Доктор Эбен Александер (Dr. Eben Alexander) - нейрохирург с 25-летним стажем, профессор, преподававший в Медицинской школе Гарварда (Harvard Medical School) и в других университетах. Он не верил в существование жизни после смерти, пока сам не испытал это. В 2008 году вся кора его головного мозга отключилась. Определили, что он заразился очень редким бактериальным менингитом, который в основном поражает новорожденных. Другими словами, бактерия E. coli поедала его мозг. Он впал в кому, и 7 дней его мозговые функции были полностью отключены. На седьмой день что-то произошло...
Как нейрохирург, я не верил в околосмертные переживания. Я сын нейрохирурга и вырос в научной среде. Я пошел по стопам отца и стал профессором нейрохирургии, преподавал в медицинской школе Гарварда и других университетах. Я понимаю, что происходит с мозгом, когда люди стоят на пороге смерти; и я всегда полагал, что существует хорошее научное объяснение тому, что едва избежавшие смерти описывают как выход из тела и путешествие по небесам.
Мозг – это изумительно утонченный, но при этом чрезвычайно хрупкий механизм. Он реагирует даже на самые незначительные изменения в количестве поступающего к нему кислорода. Поэтому нет ничего удивительного в том, что люди, пережившие тяжелую травму, приходят в себя и рассказывают странные истории. Но это не значит, что они на самом деле где-то странствовали.
Хотя я считал себя верующим христианином, это была, скорее, вывеска, чем подлинная вера. Я не ссорился с теми, кто хотели верить в Иисуса и считали его чем-то большим, нежели просто хорошим человеком, пострадавшим от этого мира. Я глубоко сочувствовал тем, кто хотел верить, что где-то там есть Бог и он любит нас без всяких условий. На самом деле я завидовал тому чувству защищенности, которое эти люди, несомненно, черпали в своей вере. Но как ученый я не мог просто взять и поверить им.
Однако, осенью 2008 года, после семи дней в коме, когда человеческая часть моего мозга («новая кора») была деактивирована, я пережил нечто столь глубокое, что это дало мне научное основание поверить в существования сознания после смерти. Я знаю, какое впечатления подобные заявления производят на скептиков, поэтому я расскажу свою историю на языке логики и науки, к которому привык сам.
…Одним ранним утром четыре года назад я проснулся с чрезвычайной сильной головной болью. За считанные часы вся кора головного мозга (та его часть, которая отвечает за мысли и эмоции и по сути делает нас людьми) отключилась. Врачи Линчбургской больницы общей практики в Вирджинии, той самой больницы, где я работал нейрохирургом, установили, что я каким-то образом заразился очень редким бактериальным менингитом, от которого чаще всего страдают новорожденные. Бактерия E. coli проникла в мою спинномозговую жидкость и стала поедать мой мозг.
Когда тем утром меня доставили в приемное отделение, мои шансы избежать вегетативного состояния и вернуться к нормальной жизни уже и так были низкими. Скоро они и вовсе испарились. Семь дней я лежал в глубокой коме, мое тело не отвечало на внешние раздражители, а высшие функции головного мозга были полностью отключены. И вот, на утро седьмого дня, когда врачи уже подумывали прекратить лечение, мои глаза вдруг распахнулись.
Наука не может объяснить тот факт, что, пока мое тело находилось в коме, мой ум (мое сознание, мое внутреннее «я») был жив и прекрасно себя чувствовал. Пока нейроны в коре моего головного мозга пребывали в бездействии из-за атаковавшей их бактерии, мое сознание, освободившееся от мозга, отправилось в другое, более обширное измерение Вселенной, в измерение, о существовании которого я и не мечтал и о котором мое прежнее «я» с радостью отозвалось бы как о чем-то невозможном.
Но это измерение – то самое, которое описывает множество людей, переживших околосмертные опыты и прочие мистические состояния, – существует. Оно существует, и то, что я увидел и узнал там, в буквальном смысле перенесло меня в новый мир: в мир, где мы нечто большее, чем наши мозги и тела, и где смерть тела – это не смерть сознания, но лишь глава в обширном и бесконечно радостном путешествии.
Я не первый, кто обнаружил свидетельства того, что сознание существует вне тела. Удивительные, подобные вспышкам прозрения в природу этого измерения стары, как мир. Но, насколько я знаю, никто прежде не попадал в это измерение в состоянии, когда (а) кора головного мозга была полностью отключена и (б) тело находилось под тщательным медицинским наблюдением. Я пребывал в таком состояния целых семь дней, пока находился в коме.
Основные аргументы против околосмертных переживаний заключаются в том, что эти опыты – результат минимальных, временных или частичных сбоев в функционировании коры головного мозга. Мое же околосмертное переживание разворачивалось в условиях, когда кора головного мозга была полностью отключена, а не частично повреждена. На это указывает острота и длительность моего менингита, а также глобальное поражение коры головного мозга, зафиксированное компьютерной томографией и неврологическими обследованиями. Если верить тому, как современная медицина понимает мозг и ум, то во время моего пребывания в коме я не должен был обладать даже тусклым и ограниченным сознанием, не говоря уже о том, чтобы получить ультра-яркий и совершенно осмысленный опыт путешествия.
У меня ушло несколько месяцев на то, чтобы осознать случившееся: не только то, что вопреки медицинской догме я сохранил сознание в коме, но и, самое главное, те вещи, что происходили со мной в это время.
Мое приключение началось в пространстве облаков. Большие, пышные, розово-белые, они ярко выделялись на фоне темно-голубого неба. Выше облаков, неизмеримо выше, по небу летели стаи прозрачных, мерцающих существ, которые, подобно авиалайнеру, оставляли за собой длинные полосы. Птицы? Ангелы? Эти слова пришли на ум уже потом, когда я записывал свои воспоминания. Но ни одно из этих слов не воздает должное этим существам, которые отличались от всего того, что я видел на этой планете. Они были более развитыми. Высшими формами.
Звук, глубокий и раскатистый, словно величественный хорал, спускался с небес, и мне показалось, что его издают эти крылатые существа. Впоследствии мне подумалось, что этот звук они издавали от радости, переполнявшей их в полете. Если бы эта радость не нашла себе выражения, они бы просто не смогли сдержать ее. Звук был ощутимым и почти материальным, как дождь, который касается кожи, но не увлажняет ее.
В том месте, где я находился, зрение и слух неразделимы. Я слышал визуальную красоту серебристых тел, которыми обладали эти сияющие существа надо мной; и я видел кипящее, радостное совершенство того, что они пели. Казалось, что в этом мире невозможно было смотреть или слушать что-то, не став частью этого, не слившись с ним в какое-то мистическое единство. Сейчас мне кажется, что в этом мире вообще нельзя ни на что смотреть, потому что «смотреть на что-то» предполагает разделение, которого там не было. Все было отчетливым, и в то же время каждая вещь была частью всего остального, подобно роскошному, переплетающемуся узору персидского ковра… или крыла бабочки.
Но на этом удивительное не заканчивается. Большую часть путешествия меня сопровождал кто-то еще. Это была женщина. Она была молода, и я в малейших подробностях помню то, как она выглядела. У нее были высокие скулы и темно-синие глаза. Золотисто-коричневые локоны обрамляли ее прелестное лицо. Когда я впервые увидел ее, мы стояли бок о бок на какой-то поверхности, украшенной изящным узором, – через мгновение я понял, что это было крыло бабочки. Вокруг нас порхали миллионы бабочек: огромные трепещущие волны этих созданий устремлялись в леса, а затем поднимались и вновь окружали нас. В воздухе струилась река жизни и цвета.
Женщина была одета просто, как крестьянка, но цвета ее одежды – бирюзовый, индиго, нежный персиково-оранжевый – вторили тому всепобеждающему, ультра-звонкому гимну жизни, который пело все вокруг. Она посмотрела на меня. Если бы вы задержали этот взгляд всего на несколько секунд, то вся ваша жизнь до этой встречи была бы прожита не зря, и не важно, что с вами происходило до сих пор. Она смотрела на меня не глазами возлюбленной. Не глазами друга. Это был взгляд, превосходивший все это, взгляд, запредельный по отношению ко всем многочисленным разновидностям любви, которые мы знаем здесь, на земле. Это было нечто более высокое: оно заключало в себе все прочие виды любви и в то же время превосходило их.
Она говорила со мной без слов. Ее послание прошло сквозь меня, словно ветер, и в ту же секунду я понял, что это правда. Я понимал это так же ясно, как я понимал, что мир вокруг меня реален, что это не мираж, не хрупкая и мимолетная фантазия.
Ее послание состояло из трех частей, и если бы меня попросили перевести его на земной язык, то я бы передал ее слова так:
«Тебе любят и бережно хранят – всегда».
«Тебе нечего бояться».
«Нет ничего, что бы ты мог сделать не так».
Это послание затопило меня, и я испытал огромное, безумное чувство облегчения. Словно мне дали правила игры, которую я играл всю свою жизнь, так до конца и не понимая, что к чему.
«Мы многое покажем тебе здесь», – сказала женщина. И вновь она обошлась без слов, напрямую влив в меня суть послания: «Но в конце концов ты вернешься назад».
У меня возник лишь один вопрос: «Назад – это куда?»
Подул теплый ветер, какой поднимается только в лучшие летние дни – он стряхивает листья с деревьев и проплывает мимо тебя, как небесная вода. Божественный бриз. Он изменил все вокруг меня, и мир зазвучал на октаву выше. Вибрации стали еще тоньше.
И хотя я едва владел способностью изъясняться (по земным меркам, я не знал местного языка), я стал беззвучно спрашивать этот ветер, это божественное существо, которое, как я чувствовал, оживляло этот ветер или пребывало в нем.
Где мы находимся?
Кто я?
Почему я здесь?
Каждый раз, когда я безмолвно задавал эти вопросы, мне тут же приходил ответ: это был взрыв света, цвета, любви и красоты, который проносился сквозь меня всесокрушающей волной. Что важно, эти взрывы вовсе не заглушали мои вопросы, не подавляли их. Они давали ответ, но не нуждались в словах. Мысли проникали в меня напрямую. Эти мысли не похожи на те, которые приходят к нам на земле – размытые, несущественные или абстрактные. Нет, эти мысли были цельными и очень точными. Они были горячее огня и мокрее воды. Когда я получал их, я в то же мгновение и без всяких усилий понимал идеи, на осознание которых в своей земной жизни я потратил бы годы.
Я продолжал двигаться вперед и вдруг обнаружил, что погружаюсь в гигантский вакуум, совершенно черный, безграничный и при этом бесконечно успокаивающий. Эта кромешная тьма была залита светом: казалось, свет исходил от сверкающей сферы, которую я почувствовал рядом с собой. Сфера была чем-то вроде «переводчика» между мной и тем обширным пространством, что окружало меня. Мне казалось, что передо мной открылся огромный мир. Вся Вселенная походила на гигантское космическое чрево, и сфера (я чувствовал, что она как-то связана или даже чем-то схожа с женщиной на крыле бабочки) вела меня свозь него.
Позже, когда я вернулся назад, я нашел слова Генри Вогана, христианского поэта семнадцатого века, который описал практически то же волшебное место: обширную, черную, как смоль обитель, – дом Бога:
«Говорят, что в Боге есть сияющая тьма…».
Так это и было: чернильная тьма, до краев наполненная светом.
Я отдаю себе отчет в том, как неправдоподобно все это звучит. Если бы мне раньше кто-нибудь рассказал подобную историю, пусть даже врач, я был бы вполне убежден, что этот человек находится во власти какой-то иллюзии. Но то, что произошло со мной, не было иллюзией – это было так же реально или даже более реально, чем любое событие моей жизни, включая мою свадьбу и рождение моих двух сыновей.
Произошедшее со мной требует объяснения. Современная физика утверждает, что Вселенная едина – она неделима. Хотя нам кажется, что мы живем в мире разделения и многообразия, физика говорит нам, что в глубине каждый объект и каждое событие во Вселенной тесно связаны со всеми прочими объектами и событиями. В реальности разделения нет.
До этого опыта подобные идеи были для меня лишь абстракциями. Сегодня они – реальность. Эта Вселенная основана на единстве, но это еще не все. Теперь я знаю, что она основана и на любви. Вселенная, которую я увидел во время комы, к моему удивлению и радости, была той же самой Вселенной, о которой так по-разному говорили Эйнштейн и Иисус.
Несколько десятков лет я проработал нейрохирургом в самых престижных медицинских институтах страны. Я знаю, что многие мои коллеги считают, как и я раньше, что именно мозг, в частности, кора головного мозга, порождает сознание и что мы живем во Вселенной, лишенной каких бы то ни было эмоций, а уж тем более той безусловной любви, которую, как я теперь знаю, Бог и Вселенная в действительности испытывают по отношению к нам. Но сейчас эта вера, эта теория повержена и лежит у наших ног. Случившееся со мной уничтожило ее, и я собираюсь посвятить остаток моей жизни тому, чтобы изучить подлинную природу сознания и как можно лучше донести до своих коллег-ученых и людей в целом, что мы – это нечто большее, чем физический мозг.
В свете вышеописанного, я не рассчитываю на то, что это будет легкой задачей. Когда цитадель старой научной парадигмы начинает покрываться трещинами, поначалу никто не обращает внимания. Дело в том, что на постройку старого замка потрачено много сил, и, если он падет, на его месте придется строить новый.
Я убедился в этом на своем личном опыте, когда достаточно поправился для того, чтобы вернуться в мир и рассказать другим людям (помимо своей многострадальной жены Холли и наших двух сыновей) о том, что со мной произошло. Вежливое недоумение, которое читалось в глазах людей, в особенности моих коллег по медицине, вскоре показало мне, насколько трудно будет объяснить людям масштаб того, что я увидел и испытал за ту неделю, пока мой мозг бездействовал.
Одно из немногих мест, где мне без труда поверили, было место, где прежде я был редким гостем, – церковь. Когда я впервые после комы пришел церковь, я посмотрел на все новыми глазами. Цветные стекла витражей вызывали в памяти сияющую красоту пейзажей, которые я видел в надземном мире. Глубокий бас органа напомнил мне о том, как мысли и чувства того мира накатывают волнами и проходят сквозь тебя. И главное – картина, на которой Иисус преломляет хлеб с учениками, вызвала в моей памяти послание, лежавшее в самом сердце моего путешествия: Бог любит и принимает всех нас безо всяких условий, и этот Бог еще более велик и невыразимо прекрасен, чем тот, о котором меня ребенком учили в воскресной школе.
Сегодня многие полагают, что живая духовная истина, хранимая религией, потеряла свою силу, и теперь наука, а не религия, указывает путь к истине. До своего опыта я тоже думал, что все обстоит именно так. Но теперь я вижу, что это слишком упрощенный взгляд. Материалистическое представление о том, что тело и мозг – творцы сознания, а не его инструменты, просто-напросто обречено. На его месте возникнет новый взгляд на тело и ум, и в действительности он уже появляется. Этот взгляд в равной степени опирается на науку и религию и во главу угла ставит то, что больше всего ценили самые выдающиеся ученые мира – истину.
Много времени уйдет на то, чтобы собрать воедино эту новую картину реальности. Она не будет закончена при моей жизни и даже, боюсь, при жизни моих сыновей. Реальность слишком обширна, сложна и неизменно загадочна, чтобы мы когда-либо смогли полностью описать ее. Но по сути на этой картине Вселенная предстанет перед нами, как развивающийся многомерный организм, где все, вплоть до последнего атома, ведомо Богу, Богу, который заботится о нас сильнее и неистовее, чем любой родитель любит своего ребенка.
Я все еще врач и человек науки, каким и был до моего опыта. Но на более глубоком уровне я уже не тот, кем был раньше, потому что я увидел проблеск нарождающейся новой картины реальности. И можете поверить мне, когда я говорю, что каждое наше усилие и усилие наших потомков, направленное на то, чтобы правильно все понять, не пропадет даром.
О своем пережитом опыте и увиденном доктор Эбен написал в своей книге "Доказательство Небес. Путешествие нейрохирурга в загробный мир".
